Монах Феофан (Йенсен): «Я решил, во что бы то ни стало найти для себя пещеру в пустыне и поселиться в ней...»

  Иконописец отец Феофан (Йенсен) родился в Дании в 1967 году, был крещен в лютеранской церкви. В возрасте 23 лет он принял православие, закончил русскую духовную семинарию и стал монахом. В настоящее время отец Феофан занимается росписью новоустроенного храма при духовно-просветительном центре РПЦЗ в Маутин Вью (штат Нью-Йорк). Мы глубоко признательны отцу Феофану за то, что он любезно согласился ответить на наши вопросы и немного рассказать о своей жизни.

– Отец Феофан, можете вспомнить тот момент, когда Вы впервые соприкоснулись с православием?

– Говорят, что, когда человек достигает определенного возраста, приходит в первоначальную, что ли, меру самосознания, тогда у него появляется некий внутренний голос или стремление к Богу. Во мне этот голос зазвучал, когда мне было 15-16 лет. Но я не знал ничего о православии, абсолютно ничего. Я вырос в семье совсем не православной, это была лютеранская семья. Впрочем, наша семья, как возможно и большинство семей в Дании, не была практикующей в религиозном отношении, то есть мы не жили церковными интересами, церковной жизнью. Однако, в повседневной жизни мы старались поступать морально, честно, помогать друг другу...

– интересно...

– Да, я могу сказать, что в моей семье все были очень честными людьми. Моя мама была медсестра, а отец был пекарем на корабле, пек хлеб. После того, как родители поженились, отец стал работать уже только на суше, в городских пекарнях. Но что я собственно хотел сказать, это то, что мои родители были очень добрыми, действительно, и себя не жалели. У меня есть еще три брата, очень добрые люди. И ни один из нас братьев никогда не мог вспомнить хотя бы один случай, когда бы папа и мама ссорились. Так что мы выросли, я и мои братья, в очень хорошей атмосфере. Всегда и везде царила любовь. Родители старались чаще бывать дома с нами, детьми. Во всяком случае, вечера после работы родители всегда проводили с нами. Я вырос в очень хорошей семье... Нас всегда учили помогать друг другу и эту закваску мы сохранили до сих пор: если кто-то из братьев оказывается в беде, то остальные спешат на помощь. Так мы воспитаны. Ту любовь, которую я видел в детстве, и то воспитание, которое мне дали, все это стало для меня тем прочным фундаментом, на котором я в дальнейшем выстраивал свое отношение к миру и к людям. Хотя мои родители не были практикующими или церковными людьми, они выросли в стране, чья культура и корни основаны на христианстве и это было видно у моих родителей:.А сейчас это все исчезает постепенно, к сожалению, то есть христианская культура:она все-таки влияет, даже если человек не ходит в церковь. Когда я услышал призывающий меня к познанию Бога голос, я еще не осознавал, откуда он и к чему именно он меня зовет. Я не помню, чтобы кто-либо подсказывал мне, куда направить свои поиски. Не припомню, и чтобы кто-либо на меня влиял в моем религиозном выборе. До сих пор не понимаю, как получилось, что я пришел к познанию Бога, то есть вообще загорелся желанием Его познавать и искать соединения с Ним. Но мои поиски не всегда шли в нужном направлении. Какое-то время я провел в поисках ложной духовности: изучал учения различных сект, типа иеговистов, сайентологов. Я просто читал, не практиковал. Однако вскоре я почувствовал, что это что-то не то. Господь вел меня.

Удивительно, как Бог промышляет о всех нас, как Он всегда готов поддержать человека, если видит, что тот ищет Его, хотя зачастую до конца и не осознает, что он жаждет именно Бога.

В городе, где я родился:такой маленький город рядом с Копенгагеном, у нас была библиотека...

– А как называется город, где Вы родились?

– Это Глостроп. Там я ходил городскую библиотеку и искал все, что было связано с темой религии. Конечно, в большинстве это были протестантские книги, но вдруг я выбрал одну книгу, маленькую такую, на датском языке, которая и положила начало моего знакомства с православием, то есть вообще - с истиной. Я взял с собой эту книгу и стал внимательно читать ее. Все в ней для меня было чрезвычайно интересно. Там рассказывалось про одного человека, который жил в России где-то в 19 веке, и который искал ответ на вопрос, как можно научиться молиться непрестанно, по словам апостола Павла (1 Фесс. 5, 17). Как я потом узнал, эта книга очень известная в православном мире.

– Наверно, Вы говорите о книге «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу»?

– Да, да, рассказы странника, который долго ищет человека, который мог бы истолковать ему повеление апостола Павла непрестанно молиться. Наконец, по Божьему промыслу, страннику встречается один старец, который объясняет ему эти загадочные слова и дает книгу под названием «Добротолюбие». Поначалу, как уже говорил, я читал эти рассказы странника, не зная вообще, что они как-то связаны с православием. Я знал только то, что это перевод русской книги. Само слово «православие» мне было тогда неизвестно. У нас в Дании, конечно, представлена православная церковь, но в диаспорах, поэтому собственно на сам датский язык фактически ничего не переводится. В этом нет нужды. И это просто чудо, что кто-то, еще в 60-х годах решил сделать перевод этой удивительной книги на мой родной язык (смеется).

– Удивительно и то, как книга вообще попала в маленькую библиотеку провинциального города...

– Еще больше удивительно другое: как она смогла попасть в мои руки среди всего изобилия датской протестантской литературы на библиотечных полках. До сих пор удивляюсь Божьему Промыслу. Очевидно, что это редчайшая книга среди датскоязычной литературы о православии, и я читал ее, повторюсь, не зная, что это рассказ православного человека.

Этот странник был в похожей со мной ситуации - я искал Бога, он искал Иисусову молитву, но оба мы искали истину.

– Наверно именно поэтому данная книга настолько сильно на меня повлияла своим духом, что и я тоже захотел вести подвижническую жизнь и тоже хотел найти какое-то место, где можно молиться непрестанно. Но я не просто размышлял об этом. Я отправился путешествовать, искать место, подходящее для подвижников. Это, правда, было так давно, что я, к сожалению, не припомню в точности всего порядка развития событий. Я довольно много путешествовал, был молодой. Мне каким-то образом стало известно, что в Египте есть древние монастыри, в частности, в самой столице Египта Каире имеется несколько монастырей. Точнее не в самом Каире, но где-то в милях 70 от него. Это монастыри святых преподобных Антония Великого, Макария Великого. Об этом я прочитал, еще находясь в Дании. Одним словом, мой дух пришел в такое движение, что я решил, во что бы то ни стало найти для себя пещеру в пустыне и поселиться в ней. Я отправился в Египет...

– Простите, а сколько Вам лет тогда было?

– Наверно, мне было 21-22 года, я не помню точно, честно говоря. То есть с тех пор, как я стал интересоваться религиозной проблематикой и до того момента, когда я предпринял первый шаг к решительной перемене в своей жизни, прошло около семи лет. Но самое интересное, знаете что? То, что, даже отправляясь в Египетские пустыни, я по-прежнему ничего толком не знал о православии. Представьте, насколько затруднен доступ к чистым источникам духовного знания в стремительно дехристианизирующейся Европе! Перед отъездом в Египет, я попросил одного профессионального переводчика перевести для меня на арабский язык пару предложений, где говорится, что я из Дании, хочу стать пустынником и непрестанно молиться в пещере и чтобы мне оказали содействие в поиске такого места (смеется). Я чувствовал, что это именно то, что мне нужно. Переведенный текст я положил в конверт и с ним отправился в дальний путь. Да...

– Что было дальше?

– А дальше было то, что письмо это мне не понадобилось. Сначала я думал, что дам почитать это письмо коптским монахам. Некоторые люди мне говорили еще перед поездкой, что, если я приду в такой-то храм в Каире, то добрые коптские монахи мне обязательно помогут. Они всегда помогают паломникам найти ночлег, вообще помогают всем, кто имеет какую-либо нужду. Ну, хорошо. Я поехал, нашел этот храм. Меня действительно дружелюбно встретили и попросили, чтобы я немного подождал в маленькой комнате, когда придет человек, который сможет отвезти меня в древний монастырь за городом и все устроить так, как мне нужно.

– Я как сейчас помню это мгновение: входит невысокого роста человек в подряснике, с бородой и в скуфье. Это был православный русский монах, точнее, как я потом узнал, рясофорный монах или инок. Мы с ним разговаривали по-английски. Выяснилось, что он хотел поехать в то же место, что и я, и видимо коптские монахи решили, что мы сможем составить отличную компанию друг другу. И еще. Если я вам сейчас скажу, что этот инок был из Джорданвилля, то вы, наверно, догадаетесь, каким образом человек из далекой Дании, то есть я, смог, в конце концов, стать монахом в маленьком уголке русской Америки.

Но чудеса только начинались. Знаете, что я имею в виду? То, что этот монах в течение семи лет просил своего епископа отпустить его в паломничество по святым местам египетской пустыни. И в тот самый момент, когда я сам оказался в том храме в тот день, этот инок там тоже оказался и мы встретились. Бог промышляет обо всем. Бог уже знал, что если бы этот монах поехал бы чуть-чуть пораньше или чуть-чуть попозже, то я бы его никогда не встретил, скорее всего. Конечно, я говорю в некотором смысле по человеческому рассуждению, Бог мог бы устроить все. До сих пор я считаю, что это было не просто совпадением, но действием Промысла Божьего. Именно. Семь лет его епископ отказывался дать благословение и дал его в тот год, когда я сам, тоже только где-то на седьмой год своих поисков Бога, отправился из Дании в Египет искать уединенного образа жизни. Я думаю, что Бог ждал, пока я сам не поеду, чтобы мы могли встретиться. В пещере я, конечно, не поселился (смеется), зато получил крещение в скиту Русской Православной Церкви Заграницей.

– Это было в Египте?

– Нет, это было на Афоне, о котором до Египта я знал столько же, сколько и о православии.

– То есть, ничего?

– Именно! Сейчас расскажу обо всем по порядку. Инока из Джорданвилля звали отец Олег, от него я и узнал о православии впервые и ему я обязан тем, что я стал православным. Из Каира мы с ним отправились в монастырь, который находился в пустыне. Во время нашего короткого путешествия он мне не только рассказал о православии, но и убедил, что эта вера и есть единственно истинная. Все, что он мне говорил, ложилось мне на душу. Он видел, что у меня нет внутреннего сопротивления его словам, что я внутренне предрасположен.

– А как он отреагировал на Ваше желание подвизаться в пещере среди пустыни?

– Я точно не помню. Но мы говорили о монашестве очень много. Сам отец Олег, я думаю, имел подвижническое устроение и мне кажется, что он симпатизировал моим, быть может, тогда наивным, устремлениям к суровым подвигам. Но что самое интересное:то, что в Дании монашества вообще нет. Поэтому для нас монашество, ну, как сказать...

– Непонятно...

– Не только непонятно, но и очень чужое. Увидеть человека в черном подряснике - это совсем странно:(смеется). Монашество ведь перестало существовать в Дании, начиная уже с 16 века. Стоит ли удивляться тому, что современным датчанам, оно совсем непонятно.

– Что Вы имеете в виду?

– Сейчас попробую объяснить. Дания крестилась в 9-10 веке. Ее просветителем был святой равноапостольный Ансгарий, причисленный к лику православных святых, благодаря трудам святителя Иоанна Шанхайского. Владыка Иоанн, как известно, очень любил западных святых. Итак, в 9-10 веках Дания становится христианской, по существу, православной страной. Ведь отпадения западных христиан от православной веры еще не было. Церковь была едина. Но суть в том, что Дания принимает христианство незадолго, едва ли не накануне самого этого раскола. И не успев еще укрепиться в православной вере, она вместе со всем Западом в 1054 году отпадает в раскол. Ну, а в 16 веке Дания отделяется уже и от католической церкви, становится протестантской страной. А протестанты уничтожили монашество...

– Можно ли считать раскол 1054 года началом обмирщения в западном христианстве?

– Я думаю, что да. Ведь протестантизм не возник сам по себе. Он был естественной реакцией на католицизм как таковой.

Однако, вместо того, чтобы вернуться к своим православным корням, к Христовой Церкви: и по-настоящему исправить положение, реформаторы пошли иным, роковым путем еще большего отрицания внутреннего и внешнего христианского правоверия.

– Они отвергли монашество, таинства, обряды, Иисусову молитву, пост в его подлинном смысле, иконы, почитание святых и так далее.

– Получается, что протестантизм оказался миной замедленного действия для религиозности как таковой...?

– Я думаю, что, скорее всего, этой миной был уже сам католицизм. Я хотел сказать, что после откола западной церкви от православия в 11 веке, сама монашеская традиция, конечно, существовала в Дании. Другое дело, что она существовала в границах католического вероисповедания. Однако, спустя 5 веков, когда наступает эпоха Реформации, монастыри за очень короткий срок исчезают с лица датской земли. Это 16 век. С того времени и по сию пору, сами понимаете, успели вырасти десятки поколений, для которых монашество, да и не только оно, но и вся философия христианского самоограничения или аскетизма - абсолютно непонятна, чужда...

– Ну, хотя бы в виде достопримечательностей католические монастыри сохранились?

– Даже в виде полуразрушенных реликвий их сохранилось малое количество. Вы, может быть, не поверите, но в Дании было столько монастырей до реформации, что от одного можно было не спеша дойти пешком до другого и так далее. Дело в том, что с момента принятия христианства в Дании в 9 веке монашество стало распространяться довольно быстро. И за последующие века, вплоть до начала реформации, Дания была покрыта монастырями как рыбацкой мрежью. Сейчас, правда, мы имеем то, что имеем.

– Ничего...

– Я всегда считал, что католицизм и тем более реформация это для Дании еще большая трагедия, чем большевицкая революция для России.

– В каком смысле?

– Все-таки Россия не потеряла корни, не потеряла то чувство, что она православная страна. А Дания, датские люди полностью потеряли вот эту связь со своими корнями, с православной верой. Они смотрят на это как на чужое, не как на свое наследство.

И это, конечно, трагедия, потому что, чтобы датчанин стал православным, нужно случиться чуду.

– Очень мало кто знает о православии в Дании, в нем все кажется чужим. Просто все. Даже в крови нет чувства, что православие - это наши корни.

– Печально... давайте, все же, вернемся к египетским событиям. Как происходило Ваше крещение?

– Вообще-то, сейчас я вспоминаю, отцу Олегу было не так просто со мной. Все-таки я человек воспитанный в протестантском духе... Поэтому поначалу я немного протестовал (смеется). Говорил, что не важно, кто ты: православный, протестант либо католик, баптист или еще кто-то. Главное, просто верить в Бога. Но потом все изменилось. Он мне стал рассказывать об этом удивительном месте, об Афоне... И, наверно, случилось чудо. Во мне что-то изменилось. Я был потрясен одним уже его рассказом о жизни афонских иноков. И, вы, наверное, догадываетесь, что я сразу же захотел туда попасть. Честно говоря, я был просто потрясен от мысли, что есть такое чудное место в многолюдной Европе, где живут только монахи. Я даже не мог себе такое представить, чтобы в Европе: Я хорошо знал Грецию, но совершенно не знал, что есть такое место, где только монахи живут.

– И Вы поехали из Египта на Афон...

– Нет, поехал туда только отец Олег. Добрые коптские монахи приехали нас забрать из пустыни и доставили обратно в Каир. На короткое время я вернулся в Данию, а он поехал дальше на святой Афон и мы договорились, чтобы я потом приехал на Афон самостоятельно и мы там встретимся. Я вернулся в Данию, но в том же году я поехал на Афон и там меня впоследствии крестили.

– Где именно?

– В скиту святого пророка Ильи. Когда-то это был скит Русской Православной Церкви Заграницей, но потом греки в 1992 году выгнали оттуда наших монахов, потому что последние отказывались поминать константинопольского патриарха-экумениста. Итак, я там крестился и прожил шесть месяцев. Чудное было время. Я, честно говоря, не помню даже, почему я уехал обратно в Данию. Вообще то, история о том, как я попал на Афон, тоже была делом Божьего Промысла. Когда я приехал на святую гору, то где-то два или три дня я безрезультатно искал отца Олега и его скит. В конце концов, я сдался и вернулся в ближайший порт, из которого отправляются корабли на полуостров. Это город Уранополис и здесь я ждал автобус в Фессалоники, где получал паспорт на пребывание на Афоне. И вот я стою на остановке, подходит автобус, но у меня нет денег. Я спросил водителя, могу ли я поехать бесплатно. Водитель не понимал по-английски и тогда к нам подошел какой-то афонский монах, который тоже ждал автобус и ехал по делам в Фессалоники. Этот монах перевел мой вопрос водителю и тот сказал: конечно, никаких проблем. В пути мы разговорились с этим монахом. И вот представьте! Я у него спрашиваю: вы случайно не знаете такого-то отца Олега? Он спрашивает: а какая у него фамилия? Я сказал фамилию. Тогда монах говорит: я его знаю, он живет в моем монастыре, я там настоятель. Так вот:это был отец Серафим, игумен в нашей Зарубежной Церкви. Но представьте, как все устроил Бог: сколько монастырей, сколько скитов, сколько монахов на Афоне! Но Бог устроил все так, чтобы я сидел рядом с этим игуменом, одним из подначальных которого являлся тот самый монах, которого я безуспешно искал на Афоне в течение нескольких дней. Потом уже меня крестил этот отец Серафим. Но я не вернулся все-таки на Афон в тот раз, а передал только записку для отца Олега. И я снова вернулся в Данию.

– Надолго?

– Нет. Скоро я снова поехал на Афон, где, как уже я говорил, меня крестили и некоторое время я там пожил. Затем я вернулся в Данию и прожил семь лет там. Я работал на фабрике. Мне хотелось заработать денег на обучение в джорданвилльской семинарии, куда меня звал поступать отец Олег. Но, знаете, дьявол не спит. Я не хотел учиться бесплатно, но отложить денег на учебу мне все равно не удавалось. Это было искушение. В конце концов, я махнул рукой на деньги и поехал в Джорданвиль. Я как датчанин чувствовал себя неловко от мысли, что мне придется учиться бесплатно, я так не привык, надо заплатить. Может это мне дьявол внушил, что надо подождать, надо заработать денег. А вы знаете прекрасно, что в миру один день проходит, другой день, и деньги приходят и уходят. Так что, я постоянно собирал деньги, но у меня их постоянно не было.

– Итак, Вы поехали в Америку...

– Нет. Сначала я поехал в монастырь в Мюнхен к владыке Марку и там прожил четыре года как послушник. И уже оттуда я поехал в США. Поступил в семинарию, стал иноком и через непродолжительное время стал уже мантийным монахом.

– Что послужило причиной того, что Вы не захотели оставаться в мюнхенском монастыре?

– Было желание учиться в Джорданвилле.

– Сколько Вам было лет на момент поступления в семинарию?

– Это было в 2001 году, значит, тогда мне было 34 года, в 38 я закончил семинарию.

– Вы именно там научились иконописи?

– Да. Я учился иконописи именно в Джорданвилле, у отца Андрея Эрастова. Но это не были мастер-классы в обычном смысле: В Джорданвилле каждый семинарист или послушник должен нести определенные обязанности, послушания. У меня было послушание работать в иконописной...

– Но никогда до этого Вы ни иконописью, ни живописью не занимались? Никогда не пытались научиться рисовать?

– Нет. Такое желание появилось, только когда я учился в семинарии. Отец Андрей брал несколько учеников к себе на послушание и они учились иконописному делу, сразу выполняя какие-то конкретные задания. Они просто сидели в мастерской и работали, а отец Андрей время от времени подходил и смотрел, что у них получается. Если было надо, то он поправлял ошибки и показывал, как надо делать. А так, никаких классов, уроков не было: Работа сама учит...

– Работа сама по себе?

– Ну, не совсем сама по себе. Я смотрел, как работает отец Андрей, смотрел на его работу и повторял. Конечно, главное, что я с ним работал: Также я приобрел немалый опыт во время совместной с ним работы над росписью храма в Рочестере:целый храм он расписывал. Потом он уехал жить в Австралию, где писал холсты для этого храма. Когда очередная часть материалов была готова, он летел обратно в Рочестер и приклеивал эти холсты на стены, и снова улетал в Австралию. Во время этих приездов я всегда с ним работал и таким образом приобрел практический опыт. Ну и до его отъезда из Америки, мы с ним в одном городке расписывали храм. Иконы рисовали в Джорданвилле, потом ехали их приклеивали, в течение года было пару таких поездок.

– Сколько лет у Вас ушло на эту практическую учебу, прежде чем Вы сами смогли приступить к самостоятельной работе?

– Наверно, лет пять. Но поймите, все, что я делал с отцом Андреем, это была просто помощь, в прямом смысле. Я сам ничего не рисовал, не создавал. Я помогал повесить холст, мог рисовать простые орнаменты, или такие... знаете... медальоны. И больше ничего! А это все, что вы видите здесь в этом храме, я раньше никогда не делал. Это мой первый проект. Все для меня новое, потому что надо думать, где и какую нарисовать икону:ну и вообще, ее надо нарисовать. Орнаменты также.

– На сколько лет рассчитан этот Ваш первый проект? Храм, кажется, не такой большой...

– На четыре года, думаю. Не больше. Сейчас я завершил рисовать орнаменты и икону Распятия в алтаре...

– Правильно ли я понимаю, что сначала рисуются орнаменты и только потом собственно иконы?

– Да, у меня была задача выполнять все орнаменты и потом уже запланированные три года посвятить исключительно иконам. В алтаре, например, я планирую написать четырех пророков, которые пророчествовали о Рождестве Христовом. Рядом будет икона Вознесения, на которой будет сверху изображены Христос, а по обеим сторонам по шесть апостолов. Тут будет Иоанн Предтеча и Божия Матерь. То есть, хочется показать ветхозаветные обетования, их исполнение и окончание Христова подвига. Многое подсказал мне отец Андрей...

– Придумал эту концепцию отец Андрей Эрастов?

– Нет, мы вместе, потому что я был тут и мне было легче все визуально представлять: Я ему писал письма, мы обсуждали, он что-то предлагал. Поэтому мы вместе думали, как лучше расписать храм. Ну и также владыка Андроник... Он предложил, чтобы на стене перед престолом была Пресвятая Троица. Хотя сначала мы думали рисовать Божию Матерь... как обычно... икона Покрова. Но владыка Андроник хотел именно икону Святой Троицы и в итоге это действительно очень хорошо вписалось в общую концепцию росписи алтаря.

– Наверно тяжело все работы выполнять в одиночку? Я знаю, что, например, древнерусский иконописец Дионисий всегда работал со своими сыновьями и другими помощниками. Они за месяц могли расписать целый собор...

– Да, когда работа делается только одним человеком, это тяжело. Так что, даже один помощник - это уже значит очень много. Например, орнаменты... их мог бы писать кто-то другой, а параллельно можно было бы писать иконы. Время выполнения всего проекта тогда сокращается на целый год или даже на пару лет. Вообще, у меня был хороший учитель. Отец Андрей Эрастов известен во всей Зарубежной Церкви как иконописец...

– Я слышал, что Вы немного занимаетесь переводами на датский язык книг Священного Писания. Что Вы на данный момент успели перевести?

– Псалтирь полностью уже перевел. Это важно, потому что у нас, у датчан Псалтирь и Ветхий завет есть только в переводе с еврейского, а не с греческого языка Септуагинты. Последний является более авторитетным и надежным переводом, как ни странно, нежели еврейский подлинник, который во многих местах искажен настолько, что теряется первоначальный смысл текста. Поэтому, когда я читал святых отцов, видел у них цитаты из Ветхого Завета и псалмов и сравнивал их с датским переводом, то это был совсем как бы уже другой текст. Мне это надоело, в конце концов, и я решил сделать перевод на датский язык по переводу греческому с еврейского. Ведь сами апостолы, когда цитировали Священное Писание, то использовали греческий перевод. Между тем, в Дании почему-то решили переводить Ветхий Завет именно с еврейского оригинала.

У евреев до сих пор самый древний текст Ветхого Завета датируется 11 веком нашей эры. Но это уже искаженный текст. А у греков самая старая рукопись греческого текста Ветхого Завета датируется 4 веком. Потом были найдены кумранские тексты, которые почти на 100% совпали с имеющимися греческими подлинниками.

– Смысл текста теряется при переводе с оригинала?

– Конечно. Даже на уровне букв: Вот смотрите. Это буква еврейского алфавита, причем его первая буква. С этой буквы начинается первая книга Библии - Бытие. Так вот: во-первых, первая книга Библии, в которой рассказывается о первых мгновениях сотворения всего бытия, начинается с первой буквы алфавита. Во-вторых, сама эта буква является по своей форме закрытой со стороны абзаца. То есть, учтите, что еврейский текст всегда пишется справа налево. Но это сейчас не главное. А главное то, что со стороны абзаца это сплошная черта. В греческом же переводе это уже не так, а в русском еще больший уход от возможности передать смысл через саму буквенную фигурацию:имеется в виду русская буква «в» в слове «вначале». Буква «в» не полностью открыта в сторону текста. То есть, получается, что русский текст, русский перевод есть некая утрата смысла с точки зрения природы, во всяком случае, орфографической конфигурации, самого этого языка.

– Фигура буквы несет богословское значение, помимо того смысла, который обозначается самим словом?

– Именно. Посмотрите на еврейскую букву. Видите? Она полностью открыта к продолжению абзаца и полностью закрыта к его началу. Закрыта к началу - значит, что то, что было до «вначале сотворил Бог:» полностью закрыто для человека, по сути, и не надо для спасения. Напротив, полная открытость формы этой буквы к продолжению абзаца свидетельствует о том, что все, что будет дальше сказано в Библии, будет говорится в целях нашего спасения, как слово Божие: Так что, хотя теперь греческий перевод точнее еврейского, это не говорит о том, что перевод в принципе может быть точнее оригинала. Это и так ясно, что не может. Но это не говорит и о том, что перевод способен в принципе сохранить все оттенки смысла. Как бы мы ни переводили, видите... даже сами буквы по своей фигуре уже являются каналом передачи смысла...

– Тексты на каких языках Вы использовали для перевода?

– На четырех языках: английском, датском, церковнославянском, греческом. Если конкретно, то я использую английский перевод Септуагинты с подстрочным переводом греческого подлинника, датскую Библию 19 века, церковнославянский перевод Библии, потому что он точно передает грамматическую структуру греческого подлинника. Так что если бы русские знали, какое богатство у них есть! А мы все потеряли...

– Имеется в виду, что у нас есть перевод священных книг на церковнославянский?

– Да, все книги переведены, в том числе наследие святых отцов. А у нас нет этого богатства. У нас нет ни переводов святых отцов, ни тем более самих святых отцов. В Дании нет даже монастырей, откуда святым отцам взяться?! И это беда, беда... Можно заплакать, думая о том, что было бы в Дании, если бы Дания ушла не в протестантизм, а вернулась к православной вере. Все монастыри могли бы быть не католическими, а православными. Но многие западные страны предпочли протестантизм. Монастыри разрушили, принуждали католических священников становится пасторами. Вновь восторжествовала ересь иконоборчества, потому что протестанты не признают икон. Одним словом, все предание было отвергнуто, все традиции. И это длится более 500 лет уже.

– Вы верите в то, что Дания когда-нибудь станет православной страной? Наивный вопрос, конечно...

– Я не знаю, можно ли и Россию назвать православной страной. Вообще в наше время нет православных государств, есть только православные люди. Все-таки у католиков из православия сохранилось очень многое, но у протестантов нет даже этого.

Конечно, России гораздо легче вернуться из атеизма к православию, нежели Дании обратиться к православию из протестантизма. В России чувствуют, что православие это их культура, а у нас датчан такого нет.

К сожалению, монашество, иконопочитание и все традиции православного благочестия считаются ненужными и даже в каком-то смысле вредными. Почему ненужными и вредными? Потому что протестанты видели, как римо-католическая церковь исказила вообще понятия о монашестве, о добрых делах через индульгенции. Католики все исказили, так что, когда пришла реформация, то протестанты смотрели на монашество и на все другие, по существу православные, традиции как на зло.

– Все видели в черном свете. И даже хорошее?

– Именно так.

– Только потому, что это было связано с католичеством?

– Да, с папизмом, именно он все исказил в православной вере. Вот, например, у меня нож, плохой пример, конечно, но я сейчас не могу придумать другой. И сначала этим ножом кто-либо делает полезные вещи из дерева. Но потом, когда этот кто-либо использует нож для убийства, тогда этот же нож можно вдруг начать воспринимать только как зло. Не видеть в нем даже толики чего-то доброго. Вот так именно протестанты стали смотреть на монашество. Ни как на что-то хорошее, что у нас было в свое время, когда было православие, а именно как зло, потому что римо-католичество очень многое исказило в христианстве. Вот почему

протестанты категорически отвергли все, что было в католичестве, не отделяя, так сказать, пшеницу от плевел. Именно поэтому сейчас у протестантов мы не видим никаких следов богатого наследия древней церкви.

Зайдя в протестантский храм, мы чаще всего видим только белые стены, иногда даже нет крестов, нет икон, отсутствует понятие исповеди, причащения. И это все вошло в плоть и кровь протестантизма настолько глубоко, что уже трудно убедить датчан, что есть правильные вещи в древнем предании. Считается, что раз это было у католиков, то это уже неприемлемо для протестантизма априори.

– А что пишут о периоде до начала реформации в протестантских книгах по церковной истории?

– Если вы откроете датские книги по церковной истории, то вы не найдете нигде информации о том, что католическая церковь отпала от православной. Этого момента вообще нет. Откуда же может возникнуть в умах людей мысль о том, что Дания была некогда православной:?! Вообще нет понятия, что западная церковь отпала от истинной веры, исказила ее. И тогда понятно...

если датчане воспринимают древнюю церковь как римо-католическую, а так и происходит, то им не хочется возвращаться к таким истокам.

Они полагают, что на подлинные истоки им указал Лютер, Кальвин, Цвингли и так далее. Поэтому для них подлинная церковь - протестантская. Везде западному человеку внушается ложное знание о том, что древняя церковь это католическая церковь. Я только что читал двухтомник, вышедший у нас в Дании. Этот труд посвящен истории христианской церкви, написан датскими профессорами богословия, 1600 страниц. Когда я получил это издание, мне было очень интересно, я искал, перелистывал, что написано о расколе 1054 года. Но я не мог найти, не было ни одного слова. Наконец, я нашел место, где было два предложения о разделении западной и восточной церквей. Как бы мимоходом сообщили, понимаете? Но, что интересно, когда в книге описывалось богослужение древней церкви, то это была точная копия богослужения, которое мы практикуем сейчас в наших православных храмах. Это было для меня немножко забавно (смеется).

– Действительно, если древняя церковь есть церковь католическая, тогда почему богослужение древней церкви напоминает богослужение церкви православной...?!

– Я хотел написать письмо этим профессорам и напомнить им, что римо-католическая церковь это не древняя церковь. На самом деле, эти профессора не отдают себе отчет в том, что

порядок богослужения, который они описывают, свидетельствует о том, что православие и есть древняя церковь.

Большинство людей, особенно сегодня, к сожалению, не знают о православии...

– Почему люди сегодня не интересуются православием?

– Я думаю, частично от того, что мы глубоко погружены в мир. У нас машины, у нас самолеты, у нас стиральные машины, радио, шум постоянно и очень много разнообразия. Входишь в магазин, а там целые ряды с хлебом, целые ряды с сыром и так далее, да еще постоянно музыка гремит. Очень много разнообразия, вообще всего. Человек не может или не хочет найти хотя бы одну секунду, чтобы по-настоящему привести в порядок свои мысли. Постоянно человек должен делать выбор, какие мне надеть брюки, какую обувь, какую майку... красную или зеленую. Даже скорость, с которой ездят машины, неестественна для человека. Или электронные мейлы... Я помню, обычное дело, пишешь письмо, оно идет одну-две недели, потом адресат тоже пару недель собирается и пишет ответ...

– Это учило терпению...

– Да, на все уходило месяца полтора. Сейчас же люди отправляют электронное письмо, а уже через час проверяют, есть ли ответ. Теперь хотят, чтобы все было быстро и сразу. Но, если мы возьмем духовную жизнь, то в ней все должно совершаться постепенно, только через годы борьбы и труда человек изменяется. Все должно быть в свое время.

Если человек привык получать все сразу, тогда, став христианином, он не понимает, почему он тотчас не изменяется. Не понимает, что нужно время, чтобы приобрести благодать.

Но главная причина того, что люди не заинтересованы в христианстве и тем более в православии, это наша свободная воля... Поступая только по своим желаниям, мы все самовольно отрекаемся от Бога. Это так просто... я думаю. Православная жизнь требует много жертв, чтобы себя духовно исцелить. Этот процесс длится всю жизнь и не кончается лишь восклицанием «я верую!».

Об этом еще писал отец Серафим (Роуз) в своей книге «Православие и религия будущего», где он говорит об этом понятии «сразу». Человек нашего времени не понимает, что духовное развитие это целая жизнь. Что можно всю жизнь работать над собой и все-таки не достичь, не получить полного освобождения от страстей. Сейчас люди совсем не расположены к тому, чтобы постоянно работать над собой...

Это также связано с вопросом о спасении. Православная Церковь всегда смотрит на спасение человека как на процесс, который длится всю жизнь. Спасение не совершается просто одним исповеданием Христа. Оно тесно связано с активной духовной работой над собой. А это выражается и во внутреннем изменении человека, и в добрых делах, которые выражаются вовне. Все Священное Писание свидетельствует об этом. Но,

если, как учат протестанты, для спасения достаточно одного лишь исповедания веры во Христа, а духовная работа уже не важна, тогда понятно, почему они с такой легкостью отбросили все предание, всю аскетику, монашество, иконы, посты.

То есть, все, что помогает человеку в деле спасения, понимаемом именно как процесс, а не как у протестантов - уже достигнутое состояние спасенности. Я думаю, что сегодняшние технологии тоже играют немалую роль в том, что люди сейчас очень расслабленные духовно. Шумовой эффект и суета, которые порождены этими технологиями, обязательно должны иметь негативное влияние на душу человека. Ведь неспроста святые отцы уходили из мира и искали уединения. И неспроста в наше время мы таких святых нигде не находим. Теперь просто чудо, если человек вообще верит в христианского Бога, не говоря уже о православной вере.

– Отец Феофан, вы говорили, что материальное изобилие и комфорт заглушают духовную жизнь. А что Вы скажете о бедняках, которые не веруют в Бога либо неправильно в него веруют. Например, в Советском Союзе люди жили очень бедно, но при этом исповедовали атеизм. Или возьмем Африку, в ряде стран просто дикая нищета, равно как и в некоторых провинциях Китая. При этом бедность никак не приводит этих людей к познанию Бога. Одни бедняки Его вообще не ищут, другие бедняки продолжают прозябать в своих языческих либо иноверческих культах. В богатстве ли, в бедности ли, мы везде, особенно сегодня, обнаруживаем упадок религиозности. Как это объяснить?

– Да, хороший вопрос. Я не знаю, не знаю: Дьявол по-разному нападает на людей, ведь и люди все разные, как известно. Его искушения многолики. Одних он искушает комфортом, богатством, развлечениями, шумом. Но есть и другие искушения. Дьявол многоопытный искуситель.

Вообще для поддержания веры, нужны живые примеры. Нужно иметь перед глазами опыт повседневной святости и тогда есть, к чему тянуться.

А, когда православие в упадке и нет живых примеров, тогда дело плохо. Даже в православных странах сейчас нет живых примеров. Но все зависит всегда только от самого человека.

– То есть как в богатстве, так и в бедности, можно как спастись, так и погибнуть?

– ...И в этом проявляется свобода человека. Свобода - это одна из главных основ христианства. Сейчас многие выступают против свободной воли человека. Пишутся книги на эту тему и так далее. Будто бы человек несвободен, его действия обусловлены либо инстинктами (психоанализ), либо воспитанием (социальный детерминизм), либо наследственностью (генетический детерминизм), либо обстоятельствами и случайностями, формирующими эмоциональное умонастроение (психологический детерминизм). Откуда это идет? Или от кого? Думаю, от тех людей, которые ненавидят христианство...

– Вы так считаете?

– Свобода воли тесно связана с христианством потому, что христианство учит о Страшном Суде, об ответственности даже «за всякое праздное слово» (Мф. 12, 36). Но, если нет ответственности, нет и суда, а, если нет суда, тогда нет места и христианству. Как может вообще совершиться Страшный суд, если нет ответственности? И, как мы можем любить Бога, и своего ближнего, если у нас нет свободной воли? Любовь и ответственность идут как бы рядом и, конечно, нигде, кроме как в христианстве, мы не найдем учения об этом.

– Без свободы нет ответственности, а без ответственности нет не только суда, но и любви?

– Несвободное существо любить не может, да.

– То есть, любовь всегда покоиться на собственной невозможности, на всегда возможной ненависти. Или так... любовь осуществима только в горизонте своей противоположности. Любовь есть преодоление потенциальной невозможности себя же...

– Да,

если моя любовь к людям и Богу зависит только от обстоятельств, связанных с вещами, но не от обстоятельств, связанных с моей свободой, тогда эта свобода обладает нулевым содержанием.

Свобода тогда и становится собой, когда она проходит через горнило испытаний, а результатом становится приращение той или иной добродетели, в том числе любви. В противном случае, человек теряет свободу и становится рабом страстей...

– Наверное, тот, кто отрицает свободный выбор человека, тот отрицает собственно и человека...?

– Если человек не был испытан самыми разными обстоятельствами, как он сможет выявить свою любовь? Человек не может любить Бога, по образу Которого создан, если он не выбрал любовь к Богу сознательно, а, значит, свободно. И поэтому, когда люди выступают против свободы воли, это выпад именно против христианства. Это интересное явление, особенно в наше время. Вот почему мы восхваляем Божию Матерь, почему ее возносим: потому что она своей свободной волей приняла Бога. Она могла бы сказать «нет», но она, как все святые отцы говорят, выбрала послушание Богу. Помните в Евангелии? «Тогда Мария сказала: се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему» (Лк. 1, 38). Она добровольно позволила Богу войти через себя в мир и стать человеком. Когда современный мир выступает против свободы воли, это выступление именно против христианства. Без христианства нет свободы.

– А без свободы нет христианства...

– Вы знаете, самое интересное, что этот подкоп под христианство преподносится как нечто научное, не связанное на первый взгляд вообще с религией. Но это не так, это всегда направленно против христианства.

– ...Как, впрочем, и против теории государственного права: защищая идею социального и так далее детерминизма, они опровергают теорию государственного права, поскольку если человек несвободен, то он и неподсуден. Элементарное отсутствие здравого смысла у людей мира сего, как это часто бывает...

– Все зависит, конечно, от человека и его желания жить, либо по своим страстям, либо жить добродетельно. Для страстей всегда человек найдет оправдание: Всё же, когда преп. Серафима Саровского спросили, почему нет святых в наше время, он ответил: потому что нет решимости. В этом главная проблема сегодня. А также то, что, например, сегодня на Западе люди воспринимают христианство не как благовестие, а как, э...

– Как теорию?

– Как вмешательство... Человек как бы говорит: «что вы мне мешаете? для этого у меня нет времени! я занят своими делами!» Бедность, наверное, больше, нежели богатство, располагает человека к тому, чтобы верить в Бога. Но я вам так скажу:

для многих людей жить бедно - более комфортно, чем быть христианином.

Почему? Да потому, что бедность ведь не мешает жить по страстям и похотям: То есть, христианская жизнь требует жертв, а страсти требуют самоугождения:и бедность не большая помеха этому.

Поэтому христианство сегодня в общем упадке, это правда. Православие тоже. Живых примеров благочестия мало. Но в нашей Зарубежной Церкви такие примеры были... митр. Антоний (Храповицкий), митр. Анастасий, святитель Филарет (Вознесенский), владыка Аверкий, основатель джорданвилльского монастыря монах Пантелеймон и многие другие. Я был воспитан в их духе, чувствую, что воспитан в этом духе. А также в духе наших старостильных церквей-сестер... болгарской, румынской, греческой.

Для меня всегда было ясно, что такие вопросы, которые для многих все еще предмет для дискуссий, для меня разрешены раз и навсегда: календарь, экуменизм, сергианство и другие.

Почему? И я знаю по собственному опыту, что люди, которые не воспитаны в подобном духе, не чувствуют разницы, например, по новому или по старому стилю живет церковь. А ведь, чтобы спастись, одних добрых дел недостаточно, надо еще иметь и правильную веру. Конечно, тот, кто находится в истинной церкви, но поступает аморально, безусловно, также рискует своим спасением. Важно соблюдать оба эти момента... истинную веру и благочестие.

– Ну да, как и у апостола сказано: «вы услышали и познали благодать Божию в истине» (Кол.1, 6). Нельзя получить благодать вне истины, равно как и нельзя устоять в истине, если своими пороками постоянно отгонять от себя благодать. Что ж, я благодарю Вас, отец Феофан, за интересный и душеполезный разговор. Надеюсь, что мы его с вами обязательно продолжим.

– Спаси Господи!

Беседовал и подготовил текст к публикации Дмитрий Василевский,

4 августа 2014 г., Маутин Вью, штат Нью-Йорк, США.

© Духовно-просветительный центр Русской Православной Церкви Заграницей